Случай, описываемый в этом рассказе, произошёл во время моей армейской службы, в декабре 1985 года. Армия, армия.. Покидала она разных людей по необъятным просторам нашей Родины, на тот момент – огромной советской империи под мощным брендом «СССР». Но в какие политические формы эту территорию не заталкивай, и как её не назови, всё равно всплывают одни и те же признаки – неистребимые и самодостаточные, как и её бесконечные просторы. Мне лично кажется, что и московские князья, получив известия о присоединении очередных территорий, а позже и цари-самодержцы, и их наследники большевики не раз хотели плюнуть и послать подальше многочисленные проблемы, связанные с обустройством и снабжением окраин, и национальным вопросом, но потом всё же принимали какие-то решения и отдавали какие-то приказы – ибо надо.. Вот только есть удивительный эффект у российских просторов – амортизация любого действия! И как бы громко и внушительно не звучал приказ в Кремле, но до окраин он доходит в виде угасающей волны, которая и не так чтобы сильно выделялась на фоне местных штормов. К сведению приняли, ну и ладно, живём дальше, своих проблем хватает, о которых знать не знают и знать не хотят начальники в метрополии. Это правило распространяется и на колонии, которыми, безусловно, являются воинские контингенты в других странах.
В армии человек, вырванный из своего обычного окружения окунался в пёстрый человеческий муравейник, который, хоть и был одет по Уставу сухопутных войск СССР в х/б и п/ш (читатель, я тут, я тут.. расшифровка: хлопчато-бумажное и полушерстяное) обмундирование, но в остальном представлял из себя какое-то вавилонское столпотворение. Вот где в реальной жизни обычный русский паренёк из сибирского города мог пожить одной жизнью с прибалтами, «западэнцами», кавказцами, среднеазиатами? Только в Советской Армии и советской тюрьме (кстати). И в трёх военных частях, где мне довелось служить за 2 года – с осени 1984-го по осень 1986-го, навидался я разных событий, рассказами о которых теперь, спустя 30 лет (и три года!) могу поделиться. Вот и история первая – про «птичку».
После танковой «учебки» в поселке Светлом в Омске (напишу о ней отдельный рассказ, или даже несколько) новоиспечённых сержантов распределяли по войсковым частям. С курсантами весь период службы работали сержанты, которые не только гоняли нас по нормативам «45 секунд отбой!», но и порой задушевно общались, рассказывая всякие байки, особенно – про места, куда едут служить выпускники учебки. Сравнительно нормальными вариантами считались: остаться собственно в Омске, уехать в Новосибирск (родной! Но недостижимый, увы..), попасть в Абакан или Бийск. Но были и «гнилые» варианты, например, бригада в Юрге Кемеровской области уже не очень котировалась, а вот часть в Итатке Томской области (как говорили – посреди комариных болот) и особенно какая-то безумная рота в Монголии вообще считались наказанием, и служить туда посылали «залётчиков». Я (за споры с ротным, так думаю, не любил он умников и «брал на карандаш») получил распределение именно туда – в отдельную роту хранения и обслуживания (ОРХО), которая располагалась в красивейшем месте на Земле – долине с маленьким городком Аарвай Хууре (варианты – Арвай Хере, Арвай Хуэр) в Центральной Монголии. Рота занималась охраной и регламентными работами на огромной базе с законсервированной военной техникой, на целую дивизию, не меньше. Но если забыть, что ты “you in the army now”, как пелось в известном хите конца 80-х, то виды были просто с полотен Рериха, только в реальности. Резкие краски восходов и закатов – багровые, тёмно-синие, и ослепительные дневные – сочная зелень долины, лазурного неба и коричнево-жёлтых сопок вдали, а рядом – одинокая гора с непривычным для слуха названием Цэрцэ-Уула. И оказывается, об этой горе и воинской части снят документальный фильм “Цурцула”..
Климат в Центральной Монголии, если залезть в поисковики и прочесть пару умных статей – резко-континентальный. На практике это означает, что летом перепады температуры могут составлять до 25 градусов, от 35-градусной жары днём, до нуля ночью, когда камни и автомат Калашникова (а ещё звездочка на пилотке) покрываются изморозью. А зимой просто всё время стоит лютый холод, и при этом всегда, в любое время года, дует ветер, который меняет свою окраску от люто-обжигающего на морозе до сухо-раскалённого на жаре. Зимой в боксах работы было немного, техника стояла законсервированная, в смазке, и герметично упакованная в чёрные пластиковые чехлы. А личный состав через день-два ходил в караулы, охранять всё это смертоубийственное добро. Один из офицеров в приступе внезапной откровенности раскрыл мне глаза на смысл происходящего, построив караул и сказав: «Товарищи солдаты! Забудьте ваши иллюзии и красивые сказки про защиту Родины. Вы здесь затем, чтобы научиться терпеть вот всю эту хрень, и ещё – чтобы научиться как можно лучше убивать людей, пока вас самих не убили». Я, как молодой младший сержант, все ночные смены ходил разводящим, чтобы ничто не беспокоило сон сержантов-«дедушек». Периметр с постами был большим, около трёх километров, и задача разводящего состояла в том, чтобы пройти по этому кругу, поменять часовых, и вернуться к караулке с другого конца, что я исправно и делал.
Мороз в ту ночь стоял лютый, около 50 градусов, и при этом ещё и дул резкий, порывистый ветер. Одевались в караул так: бельё тонкое х/б, бельё толстое фланелевое, форма п/ш, затем ватный танковый комбинезон, сверху шинель, поверх неё – караульный тулуп из белой овчины с высоким воротником, на лицо – маску из войлочной ткани (вонючую, пропитанную чужим табачным перегаром) с прорезью для глаз, а на ноги – валенки с резиновыми галошами (выпавший снег моментально сдувало нескончаемым ветром, и ходить приходилось по мёрзлой щебёнке, о которую подошвы валенок моментально прошаркивались). Надев всё это на себя, часовому нужно было отпускать ремень АКМ на максимум, чтобы просто закинуть автомат на увеличившуюся в объемах фигуру, а затем продержаться 2 с небольшим часа.. Тулуп одевали уже на посту – сменяемый скидывал его, а заступающий – надевал. Тот, кто служил срочную, и ходил зимой в караулы, легко может представить состояние человека после 2 часов на морозе с ветром – пальцы просто не сгибаются, и отстегнуть штык-нож и магазин самому почти не реально (обычно помогал разводящий или из караулки кто-то выходил), поэтому я был готов увидеть на границе очередного поста застывшую в ожидании смены фигуру часового, но там было пусто. «Странно» – подумал я – «и куда этот туркмен делся?». Часовой по фамилии Бердыев по-русски говорил очень плохо, знал несколько десятков слов и изъяснялся односложно, но зато с богатой жестикуляцией. Я включил фонарик и начал подавать световые сигналы в разные стороны, подумав, что чёрт его дёрнул уйти с поста.. Потом повёл смену дальше, и метров через 200 мы увидели несущегося к нам Бердыева, который нарушил все правила несения караульной службы.. Он размахивал рукавами огромного тулупа, и что-то кричал на бегу, но ветер завывал и не давал разобрать слова. Наконец мы встретились, и стало понятно, что он кричит: «Птычка!!! Птычка!!!!!». Мы переглянулись с ребятами-часовыми, и одновременно подумали, что у туркмена поехала крыша. «Какая ещё птичка, болезный?» – кричали ему сквозь завывания ветра, но он знай повторял своё.. Но смену, тем не менее нужно было менять. Я заставил Бердыева передать тулуп сменщику, после чего он побежал вперёд, размахивая руками, и подзывая нас. Пока шёл за ним – подумал, что зря не забрал оружие, мало ли что.. Метров через 60-70 он остановился у ограждения колючей проволоки. Я подвёл смену к забору и увидел… «птычку». В «колючке» запуталась и билась огромная сова (думаю, с размахом крыльев не менее полутора метров). Здоровенные жёлтые глазищи, пронзительный хищный взгляд, огромный крючковатый клюв, угрожающие щёлкающие и шипящие звуки – всё это не вызывало желания погладить её «по головке» или распутать колючую проволоку, так что, постояв еще пару минут и поглазев на хищную птицу, мы пошли дальше – меня ждал воинский долг разводящего и замёрзшие часовые. Туркмена «сдавать» начкару я не стал, но объяснил, что так поступать больше не нужно, а иначе – «на губу» (ой, не дай бог..). Через два с половиной часа я снова подошёл к тому месту, но совы уже не было. О происшествии напоминали редкие белые перья, застрявшие в колючке и трепетавшие на ветру, а проволока на столбах была местами сорвана с креплений. Я рад за смелую птицу, за её жизнь и свободу – она заслужила их своей борьбой. А эта картина – ночная тьма, луч армейского фонаря с аккумулятором, лицо (да-да, лицо!) огромной птицы и выражение её глаз, и тараторящий на туркменском молодой парень из Средней Азии стоят перед глазами и сейчас.. Вот так устроена человеческая память, и запечатлеваемые ею картины прошлого.
Подписаться на новые рассказы в Telegram-канале “Фонарик путника”