Безжалостное июльское солнце пекло с неимоверной силой, на небе не было ни облачка, а на земле – ни ветерка. С трудом разогнувшись, и держась левой рукой за ноющую тянущей болью поясницу, Антон Иванович Чибисов с тоской глянул на кажущиеся нескончаемыми ряды картофельных грядок. Недалеко маячил объёмистый зад дорогой супруги Натальи Петровны, которая вместе с мужем собирала в большое пластиковое ведро нарядных вредителей – полосато-жёлтых колорадских жуков.

Чёртовы насекомые не давали картошке, народной кормилице, ни одного шанса, зато оставляли безлистные, почерневшие стебли, которые как-будто бы вылизал невидимый пожар. Вот только расслабься и запусти контроль, и ещё неделю назад в твоём огороде гордо возвышались высокие зелёные кусты с бело-розовыми цветками, а сегодня – одни огрызки.. Договориться с жуком было нельзя, на переговоры он не шёл, и на различные химикаты «плевать хотел с высокой башни» (и тут Антону Ивановичу, который от рождения обладал развитой фантазией представился огромный полосатый жук, сидящий на верхней площадке высоченной башни до небес, и роняющий на окрестные поля струйки жгучего коричневого сока). Мясистые глянцевые листья картофеля бедствовали, их усыпали мерзкие серо-розовые личинки с двойным рядом чёрных пятнышек, деловито пожирающие сочную ботву.. Антон Иванович, большой охотник посидеть вечерком с удочкой на реке, до которой было не более десяти минут неторопливой езды на велосипеде, в последнее время совсем перестал брать в качестве наживки червей – плотва и окуньки распробовали колорадских личинок, и просто сами нанизывались на крючок на вечерней зорьке. Дедки-пенсионеры, сидящие неподалёку, и по неведомо кем придуманной старой рыбацкой традиции сдабривающие свежего червяка на крючке смачным плевком не выдержали. Глядя на успехи Чибисова один из них подошёл и сказал:

– Вечерочка доброго. А на что ловишь, сосед?

Кобениться и надувать щеки Антон Иванович не стал, сам был рыбаком и знал, что такое рыбацкая солидарность. Жлобство в мужском коллективе не приветствовалось, поэтому он неторопливо ответил, «снимая» очередную поклёвку:

– И вам доброго вечера. Да на личинку колорадского жука ловлю, с картошки насобирал.
– Да ты что! – округлил глаза дедок. – И как я сам не догадался! Ты смотри, ты смотри как хватает, а? – и засеменил к своему приятелю, пожилому обладателю дешёвого камуфляжа и белой тряпичной кепки. По вечерней водной глади легчайший ветерок донёс обрывки разговора: «На что он ловит говоришь? – На этого, как его… На «колорадо!» – «А-а.. Ишь ты!», и невесомые, почти растворившиеся в воздухе струйки табачного дыма.

Антон Иванович с супругой жили хорошо, как говорится, не бедствовали. После бурных молодых лет, пришедшихся на восьмидесятые и девяностые наш герой, как и положено бывшему молодому бунтарю остепенился, женился на красивой и видной Наталье, родители которой очень помогли на первых порах, подарив двухкомнатную квартиру и «Жигули-Лада 2104». Но Советский Союз нежданно-негаданно в считанные дни самоликвидировался, пришлось приспосабливаться к новой реальности, и после пары лет «вхождения в рынок» сперва коммивояжёром (вот где Антон Иванович получил бесценный опыт продаж, которые, по факту, есть не что иное как «роскошь человеческого общения», спасибо за науку, мсье Антуан де Сент-Экзюпери!), а затем экспедитором в парфюмерной компании (спасибо и тебе, тестюшка, за авто, как же выручила твоя «жига» – кормилица..) жизнь наладилась. Вскоре после дефолта 98-го года он сам стал владельцем небольшого туристического бизнеса (купил у банкрота за копейки), который стабильно рос, постепенно превратился в целую сеть турагентств, и которым успешно и азартно ныне «рулил» выросший сын. Антон Иванович был рад отойти от дел, передав бизнес в надёжные руки, и сохраняя при этом немалый доход. Появилось много свободного времени, его хотелось тратить с «толком, чувством и расстановкой», и проехав витиеватыми маршрутами по Доминикане, Таиланду и Турции, а также пресытившись завтраками в парижских и мадридских отелях и экскурсиями по замкам и шале, Чибисовы в конце концов прикупили приличный участок земли в 100 километрах от города, рядом с заповедным бором и большой сибирской рекой. Построили добротный двухэтажный дом из толстого кедрового бруса, завели настоящий деревенский колодец со срубом, посадили яблоньки, вишню, смородину, малину и прочие жимолости.

Наталья Петровна ударилась в натурализм деревенского быта с такой же силой, с какой ударяется о склон горы потерявший управление дирижабль. Завела себе подруг из городских дачниц, тех, что приезжают вместе с мужьями на лакированных «паркетниках», стала ходить за компанию на службы в местную «церкву» (вот тут Антон Иванович озадачился – зная свою супругу около тридцати лет особой религиозности ранее не замечал, но, видимо это входило в Натальин теперешний тренд), покрыв голову платком весёлой турецкой расцветки. Теперь, долгими тёплыми вечерами за «аутентичным» самоваром на летней веранде (кстати, антикварном, 1908 года, но вполне рабочем) лились бесконечные сельхоз-разговоры о семенах, рассаде, удобрениях и прочих премудростях из мира «продвинутого» садовода-огородника. Антону Ивановичу пришлось постигать их тоже, хотя и не в таком объёме (свят, свят!). Пару трудных лет подряд супруга командовала, супруга планировала, длинными шагами отмеряя расстояния и заставляя мужа вбивать колышки, натягивать шпагат и зорко следя за действиями нанятой в городе бригады, и действительно, добилась своего – теперь на участке была и «альпийская горка» с цветами, и мини пруд с фальшивым мостиком из толстых берёзовых веток, и детский теремок «а ля рюсс» для редких визитов внука, но главным предметом гордости стало обширное поле с ровными рядами дорогого картофеля селекционных сортов, выписанного из престижного интернет-магазина.

Антон Иванович разогнулся, утёр пот, постоял немного, чтобы унять сердцебиение и пошёл топить собранных жуков и их личинок в старом ржавом ведре с водой, иначе они расползались и разлетались за считанные минуты. Закончив, он помыл руки водой из пластикового рукомойника ядовито-синего цвета, тяжело опустился в белое пластиковое же кресло, стоящее в тени разросшейся яблони и привычно подумал: «На кой чёрт нам эта картошка? Мы же столько не съедим!», и с тоской посмотрел на красно-коричневые крыши соседских коттеджей. Пекло и одновременно парило, накатывала какая-то липкая дурнота, хотелось лечь и не двигаться. Антон Иванович слегка прикрыл глаза, проводив взглядом скрывшуюся в летней уборной жену, и решив немного вздремнуть, как вдруг заметил странное.. Стебли картофеля вдруг зашевелились, качнулись, и с них одновременно взлетели сотни жуков, образовав трепещущую надпись: «СЛАВЬСЯ, ПРОРОК!», а потом разом осыпались на кусты, как внезапный град. Бывший гендиректор группы компаний «Тур Фактор» неумело перекрестился, закрыл и  снова открыл глаза, облегчённо выдохнул и громко сказал: «Ффу.. Померещилось..». Открылась дверь уборной с вырезом в виде сердечка, и супруга в в своём бело-розовом трикотажном чём-то («Топ? Туника? Как это правильно, чёрт его, называется?») тяжело ступая полными ногами, проследовала по дорожке, мощёной терракотовой тротуарной плиткой к дому, махнув мужу рукой. Это могло означать многое, например: «Я устала и посплю часок, разбуди меня ровно в пять», или: «Иди в дом, поваляемся, но сперва забери моё ведро с грядки. Дверью не хлопай, ногами не топай, руки вымой в бане». Характер у Натальи Петровны был крепкий и выдержанный, как вчерашняя заварка из крупнолистового цейлонского чая. Всё в жизни мужа должно было идти по установленным ею правилам, и вся её жизнь проходила в ежедневной борьбе за их соблюдение. Иногда Антон Иванович, тяжело вздыхая после очередного полученного замечания (коих в день набирался не один десяток) думал даже, что он познал, в чём смысл её, отдельно взятой жизни – «сделать из него человека».. Тридцать лет ежедневной работы с сомнительным результатом – сколько сил потрачено, а он всё равно продолжает разбрасывать тапки и дверцу холодильника закрывает недостаточно плотно..

С трудом встав с уютного кресла и шаркая яркими бело-голубыми сланцами, купленными во время экскурсии на какой-то райский остров, Чибисов вернулся на грядки за ведром супруги, чтобы утилизировать вредителей, но, хм, в нём было пусто.. Ведро он всё же отнёс к сараю, и вернулся под яблоню, в дом идти не хотелось, хотелось тишины, покоя, и немного подремать.. Усевшись, удобно вытянул ноги, прикрыл глаза, и мягкая волна сна лениво подхватила и понесла его в ….

«Тутук-тутук, тутук-тутук» – стучали в длинном перегоне московского метро колёса вагона. Тоха открыл глаза и посмотрел на схему, которую он, несмотря на своё уже шестимесячное пребывание в столице СССР городе-герое Москве, пока так и не вызубрил наизусть. «Зелёная ветка», «оранжевая», переходы на кольцевую линию, а прямо сейчас – «голубая», как весеннее небо, и вот наконец звучит не знающий усталости бодрый голос диктора: «Станция метро «Смоленская», следующая станция – «Арбатская»! Зажав покрепче ногами гитару в матерчатом чехле, он зевнул, и подумал: «Что за чертовщина приснилась..». Посмотрев на недорогие наручные часы марки «Восток», памятные тем, что их подарил родной дядя по матери, редкий гость из далёкого казахстанского города, увидел, что вполне успевает на «стрелку» с Володей. В это прекрасное июльское утро в московском воздухе была разлита свобода, и запах её был прекрасен и неповторим. Правда, у всего есть цена, и ценой этой была брошенная учёба в хорошем ВУЗе, но чего не сделаешь ради мечты! Тоха мечтал стать музыкантом, и не просто музыкантом, а известным и узнаваемым! Бросить свой истфак пришлось по двум причинам, во-первых Тоха «захиповал», и от изучения научного коммунизма и исторического материализма тошнило реально, отнюдь не в переносном смысле. Недавнего активиста и участника всяких агитбригад нынче с позором вышибли из комсомола «за неуплату членских взносов», но это вместо страха вызвало лишь презрительный смех. Что-то неуловимо, но очень сильно изменилось – то ли он сам, то ли «Союз коммунистической молодёжи». Ежедневные заголовки газет и журналов камня на камне не оставляли от привычных истин, и вот уже Блюхер и Тухачевский оказались герои, а не предатели и враги народа, а усатый демон в кителе генералиссимуса ни за что уничтожил добрейшего интеллектуала Бухарина, философа и теоретика «настоящего марксизма». А во-вторых, Тоха, давно и неплохо самостоятельно освоивший гитару, и успевший поиграть немного в самодеятельной рок-группе совершенно охладел к карьере педагога, а тем более учёного-историка.

Масла в огонь подлила «вредная» Ленка, старая знакомая, которая уже пару лет как обосновалась в столице, вышла замуж за москвича, и даже снялась в кино, причём в главной роли! Фильм Антон посмотрел, так себе был фильмец о двоежёнце из глубинки, но сам факт, что Ленка (и в самом деле отличавшаяся ехидным и злопамятным характером, за что и получила своё прозвище) успешно стартовала как актриса.. Он-то чем хуже? Тоха перевёлся на заочное, чтобы было больше свободного времени для занятий музыкой. И тут в один из вечеров раздался длинный междугородний звонок:

– Тоха, привет!
– Привет! – ответил Тоха. – Ленка, ты что ли? Ого! Говори, слушаю!
– Ты что, так и сидишь там, в Новосибирске? Не надоело ещё?
– Ну, сижу.. А что, есть предложение?
– Есть, конечно! Слушай, я собираю группу, мне срочно нужен гитарист! Это шанс, слышишь? Срочно всё бросай и приезжай в Москву!
– Погоди, погоди.. – он пытался остановить пылкую Ленку – А жить-то я там где буду? А на что жить?
– Всё будет класс! И работа, и жильё, ты главное приезжай, понял? Ты мне нужен СРОЧНО! Когда приедешь? На завтра билет возьмёшь?
– Как завтра? Мне ещё с матерью обсудить надо.. А что за группа? Какую музыку играть?
– Будем играть кантри! Круче «Кукурузы», понял? Петь буду я! У меня тут такой скрипач есть на примете, закачаешься! Супер чувак, виртуоз! Короче, Тоха, такой шанс выпадает раз в жизни, надеюсь, ты понимаешь? У меня получилось, и у тебя получится, я помогу! Всё, чмоки! Обнимаю и жду, телефон и адрес записывай, быстро! Приедешь – звони, я встречу на вокзале! – и Тоха зашарил рукой по столику в прихожей, в поисках карандаша и бумаги, и записывая Ленкин адрес.

Мать решение Антона не поддержала (ведь высшее образование под угрозой!), но и запретить не могла, поэтому взяла с него честное слово еженедельно звонить домой и рассказывать, как он живёт в Москве. За пару дней удалось завершить текущие дела, такие, как последний зачёт на заочном, и ещё вялый роман с правильной девушкой Наташей, которая обещала дать ему всё лучшее, что имела (включая здоровенного кобеля-боксёра), но – после свадьбы. Свадьба в ближайшие пару лет точно не входила в Тохины планы, и поэтому он легко расстался с красивой, но духовно чуждой Натальей, объяснив, что уезжает на неопределённое время, и честно об этом говорит. Наташа заплакала, но объяснение приняла, сказав напоследок, что она будет ждать его скорого возвращения и звонка.. И что её мама и папа очень его полюбили, и передают, чтобы он там в Москве не глупил.. Собравшись напоследок с друзьями из рок-группы в ДК «Сталевар», Антон и им объявил об отъезде, курнул за компанию косяк забористой травы, выдыхая ароматный дым в широко открытое в зимний вечер окно, и таким образом сжёг последние мосты. Утром, дождавшись ухода матери на работу, он оставил записку, собрал вещи, гитару в чехле, сосчитал отложенные деньги от стипендии и подработок на хлебокомбинате в ночную смену, и уехал на вокзал, где сразу купил билет в плацкартный вагон на первый проходящий поезд. Так началась его личная, та самая, уже тысячу и один раз рассказанная ранее история о провинциальном Д’Артаньяне, отправившемся покорять свой Париж..

В приоткрытое окно вагона толчками влетал тёплый, специфически пахнущий воздух московской подземки, мелькали редкие тусклые огоньки, и вскоре поезд начал замедлять свой бег, а неутомимый металлический голос объявил: «Станция метро «Арбатская»! Антон встал, широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие, одной рукой закидывая чехол с гитарой за спину, а другой – держась за поручень. Выскочив из вагона, он легко помчался к выходу через полупустой в это время вестибюль. Новые кроссовки из коричневой замши с белыми полосками, чистые джинсы и майка с надписью “The Doors”, приятное чувство сытости от кофе и яичницы с ветчиной, съеденной на завтрак, предвкушение нового, полного интересных событий дня – всё в это утро и казалось, и было прекрасным. Накануне вечером он звонил своему новому другу Володе, скульптору-керамисту, и договорился о «стрелке» на Арбате, и по времени в общем-то успевал. Тоха очень любил Арбат. Это было самое первое место в Москве, куда полгода назад прямо с Курского вокзала его притащила «вредная» Ленка, критически оглядев при встрече лыжную шапочку с эмблемой «Adidas» и полушубок из «искуственной чебурашки», и сказав: «Это нужно срочно выкинуть!». Теперь Тоха тут и работал (дежурным на кассе в кооперативном туалете рядом с театром Вахтангова), и тусовался (а вот для этого годился весь Арбат). Прошло всего полгода, а он чувствовал себя в Москве, как рыба в воде – обзавёлся многочисленными знакомствами с местными хиппи, ремесленниками, продавцами всякой туристической байды, типа набора матрёшек, советской символики от значков «Передовик производства» до такого же красного знамени с тяжёлыми жёлтыми кистями – символы социалистической Родины бойко продавались и оптом, и в розницу. И хотя карьера гитариста в кантри-группе не выстрелила, а сама Ленка буквально за пару недель из фолк-певицы переквалифицировалась в экстрасенса, и теперь бродила по Арбату с таинственным видом, от одного театра-студии до другого, исцеляя заболевших или охрипших Гамлетов и Джонатанов Ливингстонов пассами и непонятными мантрами, Тоха на неё не обижался – жизнь в Москве была кипучая, интересная, и яркая, просто праздник какой-то, причём – каждый божий день. Почти каждый вечер он либо выступал сам, исполняя хиты Scorpions и прочую рок-попсу, собирая нормальный навар «в шляпу», либо играл сейшны с разными музыкантами, обзаводясь полезными знакомствами и набирая ансамблевый опыт.

С вечно нечёсаным и всегда одетым в один и тот же странный джинсовый балахон Володей по кликухе (клички – у собак!) «Володя Юродивый» он повстречался тут же, на Арбате, зависнув над одной из его керамических работ, талантливо изображающей сцену, где два собаковладельца мужского и женского пола слились в страстном поцелуе, а их собаки, сплетясь поводками, предались собачьей любви. Володя был значительно старше Антона, и что называется, «повидал видов». Поговорив о предпочтениях в рок-музыке (которую старый советский хипан со стажем переслушал немало, и готов был щедро поделиться знаниями с «пионером»), о рыбалке, мотоциклах, и конечно, женщинах, и как-то симпатически потянувшись душами друг к другу, они быстро подружились. Теперь Тоха часто приезжал к нему в гости, в небольшую комнату в коммуналке, недалеко от метро «Водный стадион», которая была и мастерской, и спальней, и местом, где неожиданно появлялись и исчезали самые разные люди – то спившаяся журналистка, скрывавшаяся от каких-то криминальных разборок, то диакон-расстрига, сидящий на тяжёлых наркотиках, то ослепительной красоты осетинка из Владикавказа, над которой Володя трясся, как Кощей над златом, бережно охраняя от любых, даже самых мелких неприятностей, пока её муж решал в столице какие-то серьёзные проблемы. Володя любил коллекционировать людей, выбирая их по какой-то неведомой программе, и Тоха гордился тем, что подружился с таким незаурядным человеком, в жизненном багаже которого была даже отсидка за наркоту где-то в Коми, с лесоповалом, стрельбой по медведям и какой-то мрачной таёжной жутью. И вот теперь, проходя мимо театра Вахтангова и хорошо знакомого переулка с платным туалетом (слава богу, сегодня выходной), он издалека увидел человека в джинсовом балахоне и копной длинных растрёпанных волос, перевязанных узорчатой тесьмой, стоящего с переделанным под прилавок этюдником на ступенях соседнего здания.

– Привет! – радостно выпалил запыхавшийся Антон, обнимая Володю Юродивого, и дружески хлопнув по плечу.
– Здравствуй, То-Ха – раздельно произнёс Володя, безмятежно улыбаясь и глядя на него своими прозрачными зелёными глазами, из которых сквозила какая-то весёлая безуминка.
– Ого, да я смотрю ты уже почти всё распродал! – констатировал Тоха, глядя на немногочисленные оставшиеся на прилавке статуэтки.
– Ага – ответил Юродивый – денёк сегодня хороший, удачный. Давай ещё постоим минут 10-15, да двинем ко мне. Ты как? Или планы есть?
– Да я свободен! Поехали конечно! – Тоха любил порыться в старых книгах и пластинках, пылившихся на огромном стеллаже до потолка в володиной берлоге и предвкушал неторопливую беседу под старый альбом Pink Floyd или Yes.
– Ну и ладушки – согласился Володя, достал из бездонного кармана балахона толстую пачку мятых купюр и протянул Тохе со словами – Ты у нас порядок любишь, сделай красиво, пожалуйста. По дороге купим жратвы и выпить.

Тоха (который действительно периодически, по собственной инициативе то мыл грязную посуду, то вытирал глиняную пыль в квартире друга) взял деньги, сел на горячую от солнца ступеньку и начал сортировать купюры по достоинству – желтоватые рубли, зелёные трёшки, синие пятёрки и красноватые червонцы, среди которых затесалось несколько дойчмарок и даже одна мятая десятидолларовая бумажка (за валюту граждан СССР больше не сажали, и иностранцы иногда расплачивались своими деньгами). Будучи занят столь важным делом, он чуть было не пропустил крайне важный момент этой истории – появление странного иностранца.

Вообще гражданам капиталистических государств никто из «старожилов» Арбата давно не удивлялся, из своих «Интуристов» они отправлялись сначала на Красную площадь, а потом – прямиком на Арбат. Были они разными – восторженные молодые японцы, перебегающие стайками от одного прилавка к другому, хватая и бросая обратно товары без всякой логики, степенные пожилые немцы с «полароидами», бодрые восьмидесятилетние американские старушки с фиолетовыми волосами (и в шортах!), но всех их объединяло одно – осознанная необходимость закупиться советскими сувенирами на память, раз уж пошла такая пьянка перестройка с демократизацией. Но этот тип был совершенно иным.. Увидев ещё с противоположной стороны улицы володин джинсовый балахон и «пацифик» большого размера , пришитый, как шеврон, на правом рукаве, он громко крикнул: «Hi guys!» и широко расставив руки и пританцовывая двинул прямо к ним. Вид у чувака был колоритный: «олдовый» джинсовый костюм, усеянный парой сотен значков и автографов неизвестных хиппи, ковбойские сапоги из тиснёной кожи на каблуках и с пряжками, изрядно поседевший «хайр», собранный в «хвостик» и перевязанный плетёным кожаным ремешком. Довершали его облик очки с настолько толстыми стёклами, что глаза за ними казались какими-то безумными рыбками, хаотично плавающими в пузатом круглом аквариуме. Время не пощадило облик authentic old hippie, который приехал в Москву, как выяснилось, из Амстердама, но ничего не смогло поделать с бессмертным Peace and Love и прочими атрибутами великой пацифистской идеи, не принятой широкими массами человечества. Звали хипаря просто – Джон, как Леннона.

Диалог Володи с нидерландским гостем был прекрасен – двое юродивых общались на своём тайном, мало кому понятном языке. Они жестикулировали, хлопали друг друга по рукам и плечам, пожимали за локти, хохотали, закатывали глаза, а затем дружески толкали друг друга в грудь. Такого «пиджин инглиш» Тоха никогда не слышал раньше, и позже уже не довелось, и понимал в лучшем случае половину, зато два современных джинсовых гавроша ничуть не парились, и за полчаса обсудили много разных тем, особенно развеселила голландца огромная матрёшка Горбачёва у продавцов за соседним столом, с родимым пятном в виде очертания карты СССР на голове. Вскоре заморский гость вынужден был закончить свою арию, потому-что через пару часов интуристовский автобус должен был доставить его в аэропорт, однако он успел получить в подарок одну из нескольких оставшихся фигурок, изображающую одинокую женщину, держащую в руках сердце, обнять на прощанье Володю и Антона, дохнув при этом невообразимым голландским перегаром, и исчезнуть как мираж, оставив о себе лишь яркое воспоминание.

– Ну что, Тоша, пора и нам? – весело спросил Володя-Юродивый, и начал собирать большой деревянный этюдник, который он переделал под походную точку продаж прикладного искусства.
– Джон-то нам подарочек оставил, кстати! – добавил он, оглядывая собранные вещи и почёсывая кудлатую бороду грязной пятернёй. – Щас раскумаримся!
– Что за подарок? – невинно поинтересовался Тоха, догадываясь, что ждёт его необыкновенный сюрприз, потому что обыкновенных у Юродивого не водилось.
– А вот скоро и узнаешь! Ещё как узнаешь! – таинственно сообщил Володя, и побрёл по арбатскому переулку, призывно махнув Тохе рукой.

Идти пришлось недалеко, потому что ровно в 30 метрах от красот пешеходной туристической улицы с её красивыми фонарями, скамейками и тротуарной плиткой начиналась старая Москва – двух-трёхэтажные особнячки, наверняка повидавшие лучшие времена с лакированными экипажами, румяными гимназистками и важными господами в шубах. Теперь они ветшали, и миновав внутренний двор и войдя в парадное, друзья почувствовали сырой и спёртый запах, исходящий от древних стен, где старая штукатурка неумолимо отваливалась от дранки, прибитой ржавыми дореволюционными гвоздями. Тусклая запылённая лампочка, свисающая на толстом чёрном проводе не то чтобы освещала подъезд, нет, скорее просто рассеивала полумрак, но именно это от неё и требовалось. Володя поставил этюдник и большую холщовую сумку с хипповской символикой на пол, присел на корточки, и как-то по отцовски глядя, проникновенно спросил:

– Тош, ты гашиш когда-нибудь курил?
– Гашиш? Нет, только читал про него (а читал в книжке известного журналиста-международника с говорящим названием «Путёвка в Ад»). А что?
– Джон нам кропалик подогнал, глянь – и сунул Тохе в руку маленький шарик серебристой фольги – Да ты разверни, посмотри, поди ж не видел никогда? Тоха осторожно отогнул краешки обёртки и увидел маленький шарик чёрного цвета величиной с горошину.
– О, и это гашиш? Да тут всего ничего!
– Тебе, Антоша, хватит. Я бы даже сказал – мало не покажется… – задумчиво протянул Володя.

Он вытащил пачку «Беломорканала», достал папиросину и начал осторожно выминать из неё табак. В тонком наркоманском искусстве Юродивый был большой мастер, и поэтому часто отбирал у Тохи неумелые скрутки, делая работу сам, возвращая со словами: «Учись, студент!» длинный, туго забитый, образцово-показательный косяк. Вот и сейчас он не доверил важное дело «пионеру», а достав складной нож из бездонного кармана своего джинсового рубища лично отделил от гашишного шарика крохотный кусочек со спичечную головку, и аккуратно убрал и спрятал остаток. Измельчив «кропалик» и смешав его с ароматным табаком, Юродивый стянул полупрозрачную пергаментную бумагу с папиросной гильзы, и напевая что-то под нос, приступил к священному ритуалу, а Тоха услышал звуки голосов и повернулся к двери подъезда, подавая Володе сигнал, что они не одни. Володя же спокойно, не обращая никакого внимания, заканчивал ваять своё произведение, и последний раз подтянув папиросную бумагу и закрутив витиеватый аккуратный кончик проникновенно сказал:

– Ну что, Антоша, дунем? – а затем полез в карман за спичками.

– Дунем! – в тон ему ответил Тоха и тоже полез за спичками в карман гитарного чехла, но в этот момент входная дверь с треском распахнулась и в парадное вошла классическая гоп-компания. Главарь, рыжий мужик лет под сорок, держал в руках бутылку водки, и увидев двух хипарей в подворотне, сначала просто не поверил своему счастью. Наверное, так должен себя чувствовать матёрый бродячий кот, не избалованный судьбой, когда прямо к его носу слетает стайка жёлтых беззаботных канареек. Он внимательно оглядел их, чуть задержав взгляд на Володе, а потом передал бутылку одному из своих подручных, громко ударил в ладони и крикнул:

– Обана, пацаны! Смотри, кто к нам пришёл! Вас-то мы с утра и искали! – и толкнув Тоху к стене, встал напротив Юродивого. Дружки Рыжего гадко ухмылялись, предвкушая потеху, видимо бить беззащитных хиппи им было не впервой.
– А я, ссука, думаю всё – вот чего же не хватает, а? Водяры взяли, закусь есть, а вот вас, голубков пушистых, нам и надо было! За пёрышки пошшупать, а? – и громко заржал, поворачиваясь к друзьям, которые одобрительно лыбились. В воздухе повисло то самое напряжение перед дракой, которое могло полыхнуть огнём в любую секунду. Тоху прижал к стене один из вошедших, парень за 30, с короткой чёрной чёлкой на бледном и мрачном лице. А Володя спокойно, даже лениво как-то встал, оказавшись вровень с Рыжим, и ответил:
– Ты чего так громко говоришь? Тут так тихо было, пока вас не было. Ты не пыли. Сказать-то чего хочешь? – Рыжий опешил, таких хипарей он еще, видимо, не встречал.
– Это наше место, понял? Конкретно – моё! И я, ссука, спрашиваю – хуля тут забыли, хипота грёбаная?
– Да нам похер, чьё тут место – невозмутимо сказал Юродивый – мест в Москве много. Мы гуляли, а сюда зашли косячок дёрнуть, так устраивает?
– Пацаны, вы слышали? Косячооок они зашли дёрнуть! Ссука, как же я вас, блять, ненавижу, уроды вы волосатые! Даже бухнуть по человечески не можете, косячооок у них! Тьфу! Говно ваша трава, понял? Меня не прёт ва-ще!
– А ты с нами курни, может, вставит – доброжелательно посоветовал Володя. – А что, Тоха, давай и правда с пацанами курнём наш косяк? Трубку мира, так сказать? А потом и дальше поговорим. Что, слабо?
– Чо? – взвился Рыжий. – Мне слабо? Чо сказал, отвечаешь? Мне? Слабо? Да я, ссука, этот ваш косяк.. Ну давай, курнём! Да, пацаны?
– Давай! – весело ответили пацаны. Напряжение перед битвой немного разрядилось, вместо него повисло тревожное ожидание дальнейших событий, или, говоря по-пацански, «непонятки».

– Ну что, мальчишки-девчонки – расслабленно улыбаясь, произнёс Володя, – Погнали! – и вытащив из-за уха косяк, щёлкнул пальцами. Рыжий, ухмыляясь, достал коробок, чиркнул спичкой и поднёс дымный огонёк к кончику папиросы. Володя аккуратно прикурил, пыхнул, передавая косяк Тохе, при этом шепнув: «Не взатяг!». Тоха (которого бледнолицый отпустил, встав в стихийно сложившийся круг) не послушал друга, и глубоко затянулся густым дымом с непонятным тонким ароматом (Гашиш? Гашиш!), и тоже передал «трубку мира» следующему – невзрачному блондинистому мужику в заляпанном рабочем комбинезоне. Косяк прошёл по кругу, и вернулся к Юродивому, который снова пыхнул, и сделал страшненькую гримасу Антону, беззвучно проговаривая губами: «Не взатяг!» и вновь передал «трубку мира» главарю гопников. А затем время остановилось, и в наступившей гробовой тишине начался монолог Рыжего.

– Сука. Откуда вот вы, джинсовые, берётесь? Поубивал бы всех, нах! Да, пацаны? (Пацаны молчали. Они, оба, прикрыв глаза, ритмично покачивались под ранее еле слышную, а теперь вдруг ставшую очень отчётливой песню под гитару, доносившуюся с Арбата). Так вот, трава эта ваша – херня, никогда она меня не брала, и брать не будет, а если что и берёт – так это водочка! Вот она, наша, слышьте? Родная, русская! Вот вы, ссука, русские, а? Нахера джинсу эту нацепили, это вот чо за нах? (и тыкнул пальцем в пацифик на рукаве балахона). Надо быть нормальным! Правильным русским пацаном! Так, мужики? (Мужики согласно кивали головами, ритмично покачиваясь. Музыка звучала все громче и громче, приобретая пространственность и осязаемость). Ну так вот, я чо хочу сказать. У меня бабка была, царство ей небесное, она однажды поехала на базар за мясом, я ещё маленький был. Приехала она значит на рынок, трамвай ходил, а там рядов видимо-невидимо, колхозники стоят. Гусей там, уток, кур, свинины-говядины – валом! А бабка смотрит – один мужичок масло продает, конопляное! Ну бабка и купила большую бутылку, масла-то! Вкусное, сука, вкуснее не пробовал! В кашу, помню, мне наливала всегда столовую ложку, баба-бабушка Глаша моя, родная, на кого ты меня покинула, ты ж меня одна и любила-воспитывала, говорила: «Ешь, Гришенька! Вырастешь большим, сильным, красивым! Богатым будешь и счастливым, девушки тебя любить станут, красавчика моего рыженького!».. А я вот, ссука, что делаю, по подворотням бухаю? Так, а чо все замолчали? Давай сюда свой косяк! «Трава вставит!», – ага, щас! Так вот, о чём я говорил? А, божьи коровки – они, ссука, красивые, поняли? Вы вот живёте, бродите тут со своими гитарами, песни орёте, спать людям мешаете, а вы знаете, что почему коровки – Божьи? Вот ты, дохляк, как тебя зовут?
– Антон я – с трудом выныривая из какого-то зелёного омута на поверхность, ответил Тоха.
– Антон.. бля, Чехов.. Так вот, ни хера ты, салага, в жизни не понимаешь, понял? Ни Хе-Ра. – в этот момент раздался звук выпавшей из руки бледнолицего бутылки водки, которая упала на дощатый пол, и медленно покатилась по кругу. Рыжий проводил её безучастным взглядом и продолжил, затягиваясь:

– А мамаша моя меня бросила, да. Мужиков сильно любила, всё бегала, счастья искала. Искала, да не нашла, а счастье – оно рядом совсем, вот – руку протяни и счастье! – и повернув мутный взор на джинсового отшельника спросил:
-Тебя как зовут, братан? Не боишься. Уважаю.

– Володей кличут – ответил Юродивый, передав остаток косяка человеку в комбинезоне, мягко отодвигаясь от Рыжего, и призывно показывая Тохе глазами на дверь.
– Володя.. Володя-Володенька, ах-ха-ха! И откуда ж ты взялся-то, а? Я о чём говорил? А, про божих коровок! Я вам щас расскажу, почему они Божьи.. Я знаю.. Отвечаю – знаю! Вот только вспомнить надо.. Я щас.. – с этими словами Рыжий прислонился к стене, начал медленно сползать, что-то беззвучно шепча побледневшими губами.

Наступила тишина. Рыжий окончательно сполз на пол, и кажется, плакал. Бледнолицый с короткой чёлкой покачивался, прикрыв глаза, и сжав зубы, разговаривал с невидимым собеседником, сжимая кулаки. Блондин в комбинезоне, полунаклонившись над бутылкой водки, с восхищённой улыбкой  изучал её волшебные изумрудные изгибы, не делая никаких попыток поднять. А музыка, влетевшая с недалёкого Арбата в открытую дверь парадного, окончательно заполнила помещение и проявилась, как фотография в кювете фотографа. Это была песня группы The Cure с недавнего альбома Desintegration, и её слова внезапно стали настолько понятными и ясными, как будто её сочинил сам Тоха, а не патлатый лондонский панк Роберт Смит. «Whenever I’m alone with you, You make me feel like I am home again..» – пел неизвестный уличный музыкант чудесную песню о любви и судьбе, и Тоха решил навсегда здесь остаться, тем более, что времени больше не было, а песня, напротив, была тут всегда, но пребывавший в иной реальности Володя взгромоздил на себя этюдник, сумку и гитару, и осторожно пробираясь между замёрзшими гопниками вывел Антона на улицу. Песня смолкла, когда они вышли из переулка и побрели вниз, в сторону Смоленской площади. Внезапно на Тоху налетела волна радостного беспричинного смеха, и Володя, сам улыбавшийся до ушей, остановился, и передал другу гитару, сказав:

– Вот что такое гашиш, Антоша. Запомни. – а Тоха продолжал хохотать, поминутно приседая, и хлопая себя по коленям и выдавливая:
– Нет, Володь, ты видел, а? Не торкает его трава! Аха-ха-ха!! Водка! Аха-ха! Ой, не могу! Я думал, бить будут.
– Так почти побили, Антон. У Рыжего нож был, кстати. Могли и пырнуть. Я и свой уже достал. В драке всё очень быстро происходит.. Я-то готов был, за тебя только боялся, стоишь как телок, сразу видно – не боец ты, Тоша.. Ну да ладно, давай такси возьмём, и домой.
– Кто не боец? Я не боец? Да я бы им так просто не дался! Что, думаешь, испугался? Просто растерялся сперва..
– Да ладно, не парься, – добродушно отозвался Юродивый, шмыгнув носом и прикуривая сигарету (папиросы он держал только и исключительно для забивки косяков), и только сейчас до Антона дошло, что пара белых полосок на трёпаном жизнью лице старого хипаря – это зажившие шрамы от резаных ран..

Простояли они совсем недолго, первая же летевшая по Смоленской набережной «Волга» с чёрными «шашечками» остановилась, и молчаливый водитель кивнул, приглашая садиться в машину. Загрузив в багажник этюдник и гитару, друзья бухнулись на заднее сиденье, и такси помчалось вдоль Москва-реки. Солнце шло на закат, и багровые блики вспыхивали в окнах пролетающих мимо зданий.

– Куда едем? – подал наконец голос таксист.

– Домой! – решительно отозвался Тоха и захохотал собственной шутке
– Хозяин – барин, счетчик-то тикает. Любой каприз за ваши деньги, как говорится – подыграл таксист. – А деньги-то есть? – Володя показал ему пачку денег, и сказал:
– Едем в район метро Водный стадион, я там дорогу покажу.
– Будет сделано, шеф!

Какое-то время ехали молча, водитель пощёлкал клавишами автомобильного радиоприёмника и остался на волне радио «Маяк». Тоха потянулся, мечтательно прищурил глаза, и спросил:

– Володь! А знаешь ли ты историю о колорадском жуке? – Юродивый прищурился, скосил взгляд, и с улыбкой спросил:
– Гнать будешь? Я думал – отпустило.
– Помилуйте, милейший сударь! Я и словов таких не знаю! Гонят ямщики лошадей, а я – истории рассказываю!
– Ну что же – согласился Володя – давай послушаем.

А далее сознание Тохи как-будто выпрыгнуло наружу, повисло невесомым шариком над головой собственного тела и с изумлением слушало излагаемый этой головой рассказ. Говорящая Голова повествовала о смелом капитане и ловком царедворце Христофоре Колумбе, который умудрился приболтать христианнейших короля и королеву Испании на финансирование рискованной экспедиции, о трудном и полном опасностей путешествии на трёх каравеллах через бескрайний Атлантический океан, и открытии Америки. Упомянула Тохина голова, которой временно управлял неведомо кто, и о курении табачной трубки, и о неведомых рыбах, птицах, и животных, но главной целью рассказа совершенно неожиданно оказался Картофель. Немного отвлекшись на описание туземных блюд из мяса и клубней этого корнеплода, Тоха увидел в зеркало заднего вида вытаращенные глаза таксиста, который слушал рассказ с открытым ртом, по инерции ведя машину , видимо, происходящее ему представлялось каким-то сатанинским ритуалом наподобие чёрной мессы. Рассказ продолжился кратким экскурсом о истории растения в России, Петре Первом, заставившим крестьян сажать картошку и подавившем бунты черни, которая вместо клубней жрала ядовитые зелёные ягоды с кустов и безжалостно травила сама себя. Слава Богу, что деревенщину научили таки правильно обращаться с заморским чудом, и теперь ни один житель России не мог обойтись без варёной картошечки «в целках» да с селёдочкой, или жареной картошечки да на смальце с лучком. Но, Америка оказалась весьма коварной страной, и вслед за картошкой она отправила вредителя – Великого Колорадского Жука, который сперва пожрал урожай беззащитной Европы, затем появился в европейской части СССР, а в данный момент, вот прямо сейчас, пока мы едем к тебе, Володя, этот жук переваливает через Уральский хребет, чтобы сожрать всю картошку в Сибири и на Дальнем Востоке.. Володя одобрительно хмыкнул, и сказал:

– Славный прогон, Антоша. Садись, пять.

Антон откинулся на мягкое сидение «Волги» и прикрыл глаза. Очнувшийся водитель клацнул кнопкой радио, из динамиков раздался блеющий тенорок Боярского, поющего про «зеленоглазое такси». Антон слушал неторопливый разговор Володи с таксистом и неотвратимо проваливался в какой-то тёмный туннель с мелькающими огнями, все глубже, глубже, глубже..

«Антооон.. Антоон! Проснись! Просниииись!!!!» – чудовищно растянутые, как при замедленном проигрывании магнитофонной записи слова вспыхивали в тяжёлой голове, медленно возвращая к реальности.

– Антоша! Проснись! – над ним наклонилась супруга с встревоженным лицом. – Ой, я испугалась уже! Зову, зову, а ты не откликаешься! Думала – угорел на солнце! Иди в дом, Антоша, душно тут.

«О-о-о-о зеленоглазое такси, О-о-о-о, притормози, притормози!» – доверительно заблеял Боярский из-за соседского забора, видимо из города приехал на выходные на своем «Лэндкрузере» Сергей, владелец ЧОПа и большой любитель советской эстрады. Антон Иванович встряхнулся, сбрасывая дурноту, и сказал:

– Наташ, спасибо, что разбудила, кошмар приснился..
– Что, опять про армию?
– Да нет, просто чушь какая-то.. Про колорадского жука.. Тьфу!
– Ладно, слушай, я к соседям в гости, не теряй! С Серёгой Анька приехала, давно не сплетничали, пойду, поболтаем о своём, о женском. Баню затопи, ладно? Только сильно не грей, ты знаешь, я жар не лю-ю-бл-юю-ю!

Наталье про свой московский период жизни он по возвращении рассказывал мало, чтобы не испортить реноме благонадёжного зятя в глазах новых родственников. Говорил, что хотел поступить в училище по музыке, жил, крутился, подрабатывал – в целом всё так и было, но – без подробностей. Без весёлых доступных хиппушек, легко «дающих» за хорошо спетую песню, без поездок на ночной электричке за маковой соломкой по подмосковным дачам и бегству от ментов (Володин друг, диакон-расстрига, «торчал» на опиатах), без толпы «люберов», которые мутной скифской волной проносились по Арбату, сметая и круша всё на своём пути, в общем, без этого всего. Но прошлое, как оказалось, было совсем рядом, стоит только закрыть глаза.. Антон Иванович зашёл на веранду, открыл холодильник и налил большую кружку холодного домашнего кваса, который сам отменно готовил. Солнце садилось, по ногам потянуло лёгким вечерним холодком, пора было топить баню. Антон Иванович вытащил из кармана ветровки ключи от новой Toyota RAV4, открыл двери, нажав на брелок противоугонной системы, и оставив ключи на гвоздике у двери, и кряхтя отправился вытаскивать из багажника забытые принадлежности для бани, купленные в городе накануне: лавандовое масло, дубовые веники, и новые фетровые шапки белого цвета. Затопив из предбанника роскошную хромированную печь с дверцей из термостойкого стекла и заложив хорошую порцию сухих берёзовых чурок, Антон Иванович подумал, и пошёл за пивом – после приснившегося воспоминания о прошлом (неужели это правда с ним было?) хотелось выпить. В последнее время счастливого домовладельца, мужа и отца часто посещали призраки прошлого, казалось, давно и навсегда забытые. Где ты сейчас, Володя-Юродивый? Связь с ним оборвалась в 91-м, когда Тоха вернулся домой ненадолго, а остался навсегда.. По слухам, доносившимся от общих знакомых из Нерезиновой, Володя покинул Москву, продав свою комнату в коммуналке, и вроде бы (но не точно) получил сан диакона и даже маленький приход в каком-то волжском городке. Такая метаморфоза ничуть не удивила Антона, более того – казалась совершенно естественной, и он был бы рад пообщаться со старым другом в новом качестве, но увы, жизнь более их не сводила..

Антон Иванович открыл бутылку пива, и жадно приложился к горлышку, большими глотками вливая в себя холодный пенистый напиток. Утеревшись, легонько отрыгнул, посмотрев по сторонам, не видел ли кто? Сам он не любил натуралистичного хамства, и не хотел быть замеченным во «всё, что естественно, то не безобразно» (да и поговорку эту ненавидел). Допив пиво на крыльце бани, сходил за другой бутылкой, и ополовинил и её. На душе полегчало, а в голове медленно зашипел весёлый пивной шумок. «Вот чёрт..» – подумал Чибисов, – «И приснится же такое! Как будто там побывал!». Заглянул в парилку, посмотрел на градусник – баня была готова. Чудо-печь хотя и стоила немало, но дело своё отлично делала и разогревала парилку очень быстро. Антон Иванович разделся, с неудовольствием посмотрев на большой живот и тонкие ноги, надел новую банную шапку и вошёл внутрь. Запарил дубовый веник в деревянной кадушке, наливая воду резным деревянным ковшом (тяжёлый, зараза!), в него плеснул пару капель лавандового масла, разбавив тёплой водой, и сказав: «Ну, с Богом!» плеснул на раскалённые голыши каменки. Ударная волна пара ударила в стену и поднялась к потолку, а тело моментально среагировало, испуская пот. В голове тяжело застучал молот, в груди появилось стеснение. «Масла плеснул лишнего, что ли..» – отстранённо подумал Антон, и облился холодной водой. Немного полегчало, но что-то тяжело сегодняшний пар заходил.. «А вот ещё ковшичек!» – решил он, и поддал на каменку снова. На этот раз сразу потемнело в глазах, в голове зашумело сильнее, а потом начал бить какой-то набат. Антон Иванович медленно присел на нижнюю полку, держась за полок, чтобы не упасть. Всё вокруг кружилось – веники, висящие напротив, полотенца, Натальины шампуни и скрабы на резной деревянной полке. С трудом поднявшись, шатаясь, он сделал несколько ватных шагов к выходу, держась одной рукой за стену, толкнул дверь, и вышел на крыльцо предбанника. В груди, слева, кто-то изнутри вцепился железной рукой, и давил, давил на сердце, которое то замирало, то снова отчаянно отбивало лихорадочную дрожь. Немного отдышавшись, Чибисов побрёл к креслу под яблоней, слабеющей рукой сжимая мокрую простынь и позабыв о наполеоновской фетровой шапке с витиеватым вензелем. Рухнув в кресло, он опять начал терять сознание, под ногами появилось жерло тёмной воронки с красными разводами. В наступающих сумерках Антон Иванович ещё успел увидеть, как с картофельного поля разом взлетели полчища колорадских жуков и сложились в мерцающую надпись: «СЛАВА ТЕБЕ, ПРОРОК!». За соседским забором адская аудиосистема опять взревела нечеловеческим голосом, имитируя певца и актёра Михаила Боярского: «О-О-О-О! ЗЕЛЕНОГЛАЗОЕ ТАКСИ! О-О-О-О! ПРИТОРМОЗИ! ПРИТОРМОЗИ!». Почти зашедшее за дальний лес и крыши соседских коттеджей солнце стремительно темнело, становясь почти чёрным, а воронка под ногами крутилась всё быстрее и быстрее. Улетая, он ещё успел услышать крики жены: «Антон! Антооон! Что с тобой? Аня, Сергей, да он же белый совсем! Скорую вызовите! Антон!! Проснись! ПРОСНИ-И-И-И-CЬ!!!».

– Тоха, проснись, приехали. – Чибисов открыл глаза и схватился за сердце, оно часто стучало, но совсем не болело. «О-о-о-о! Зеленоглазое такси!» – прочувствованно ворковал из динамиков «Волги» молодой Боярский, а таксист, подозрительно глядя на Антона в зеркало заднего вида сказал:
– На «пятнашку» накатали, студенты-историки.

Володя-Юродивый наклонился над оцепеневшим Антоном и сказал:

– Ну что, отпустило, наконец? На сегодня хватит, я сейчас чаю с чабрецом заварю, полегчает. Давай, пойдем. Встать можешь?

И Антон Иванович Чибисов, 24 лет от роду, одетый в синие джинсы, коричневые кроссовки и чёрную майку с белым принтом “The Doors” посмотрел в лукавые глаза своего старшего товарища, подал ему руку и выбрался из машины. У подъезда на скамейке сидели три суровые старушки, которые, завидя друзей, перекрестились и громко зашептались: «Вернулись антихристы! Наркоманы проклятые, опять всю ночь хохотать будут!». Антон Иванович остановился, глядя на таксиста, пересчитывающего в салоне дневную выручку, как на последнюю тонкую ниточку, связывающую его с миром 2019 года, где раздобревшая, но всё еще красивая супруга Наталья Петровна горестно склонилась над умирающим мужем..

– Антоша, идёшь? – раздался голос Володи. Таксист погасил лампочку в салоне, включил передачу, и тронулся, через несколько секунд красные фонари «Волги» в последний раз вспыхнули и исчезли за углом дома, унося с собой еле слышное блеяние Боярского и дверь в иной мир..
– Да, Володь, иду – отозвался Тоха, – В магазин надо бы сходить, у тебя поди, как всегда жрать нечего. Давай сбегаю, ноги-то у меня молодые!

Впереди была целая жизнь.

21.12.2019