Десятый класс – особое время, не так ли? Одноклассники стали почти взрослыми, юноши и девушки, уже принявшие свой облик на ближайшие 10-15 лет, как там шутили? “Женщины – мужайтесь, мужчины – женитесь!”. В советской школе десятый класс был последним, выпускным. Те, кто посерьёзнее относился к своему будущему – заранее планировали сами, или с помощью родителей, куда они собираются поступать, и готовились, кто как мог. Родители наводили справки среди своих друзей-однокашников, работающих преподавателями в ВУЗах, куда и как можно пристроить возлюбленное чадо, а чада эти, кстати, и сами не тратили время даром – кто-то ездил на факультативы и дополнительные занятия, а кто-то уже вовсю глушил портвешок, закуривая сигаретку, и обнимая при этом подружку из ПТУ, где-нибудь у подоконника в подъезде.
Школьный военрук Иван Денисович, подполковник запаса, бывший ракетчик, блистал на уроках военного дела неотразимым армейским юмором: “Эй, кто там со сраной? Ползи сюда, бинтовать будем!”, или “Бурдастов, сними противогаз! Как уже снял?” – и ухмылялся густыми седыми бровями. Девчонки учились накладывать повязки, вместе с нами по команде: “Газы!” надевали противогазы, и было очень смешно смотреть, как из под тесной резиновой маски топорщатся косы и заколки для волос.. В подвале школы имелось оборудованное стрельбище, и класс тренировался в стрельбе из малокалиберной винтовки по бумажным мишеням, девчонки в том числе. На “военку” не допускались ученики без “военной формы”, и всем нам пришлось “раскошелить” родителей на покупку в Военторге рубашки и галстука цвета “хаки”. Очень скоро большая часть парней из класса оденется на 2 года в форму уже по-настоящему, по “полной”, так сказать, “программе”, а пока что это была новизна впечатлений и развлечение. Ближе к весне “Денисыч” ( как мы уважительно звали военрука между собой) вывез всех военнообязанных “мужеска пола” на трёхдневные сборы на полигон в Шилово, где нас расквартировали в холодной и грязной казарме артиллерийского полка.
Стандартные двухъярусные койки, заправленные провонявшими соляркой тёмно-синими одеялами, щербатые табуретки и тумбочки, крашеные невообразимого цвета краской, и столовая, где от запаха чего-то прокисшего сразу становилось тошно – вот что впечаталось в память. И там мне в голову впервые закралась мысль: “Неужели везде так? Как тут вообще жить можно?”. Днём военрук сводил нас на экскурсию в парк (нет, друг мой читатель, никаких красивых скамеек под старыми липами и коваными фонарями..) и показал как хранятся орудия, автомобили и тягачи, всякие сапёрные механизмы, а после отбоя в казарму пришел старослужащий, который узнал что приехали какие-то старшеклассники с гитарой. На вид ему было лет под сорок, а оказалось – двадцать семь, был он из Ленинграда, попросил гитару, и очень классно исполнил песни Rolling Stones и Uriah Heap. Рассказал, что “до войны” учился в институте и играл в рок-группе, да вот загремел в армию в 25 лет, и… Потом он грустно улыбнулся, и я увидел, что вместо зубов у солдата одни чёрные пеньки. Он заметил мой взгляд, и сказал: “Тут всё гнилое. Жратва гнилая, и люди гниют. Я вот зубов лишился, но это еще что.. Дни считаю, чтобы свалить, и забыть навсегда. А ты, если не дурак, сделай так, чтобы в армию не попасть, понял?”. Подошёл дежурный по роте, и сказал ему что-то типа: “Иванов, иди давай уже, дисциплинку тут не разлагай мне, понял?” – и музыкант из Ленинграда ушел, пожав мне на прощанье руку. По цвету кожи, ссадинам и мозолям было ясно, что служит он тут совершенно точно не в оркестре..
А ещё в обед мы видели, как молодые стриженые солдатики “летают” по столовой в белых фартуках, разнося кастрюли с каким-то парящим в холодном помещении варевом, а сидящие за столами в ватных телогрейках, закопчённые, видимо только что вернувшиеся с полигона “бывалые” свистят, улюлюкают и орут им вслед. Вот только я тогда не знал, что уже в конце октября этого же 1984 года я сам в засаленном х/б буду бежать с обжигающим руки котелком, под страшный рык старшего (страшного!) прапорщика, дежурного по столовой, стоящего в проходе с железным половником в руке: “Бегоооом!”..
Но мы, “книжные дети, не знавшие битв”, не поверили. Пели песни про Афган и “ночную Братиславу”, куда “десант на запад брошен по приказу”, и визит ленинградца в грязной шинели с гнилыми зубами поспешили скорее забыть, не очень-то он укладывался в нашу светлую картину мира. Как он был прав, я узнаю очень скоро, потому что ровно через год буду заканчивать танковую учебку в посёлке Светлом (г. Омск) и готовиться к распределению в войска.. А пока что: “только небо, только ветер, только радость впереди”, крылатые, понимаете ли, качели.. Напоследок, перед отъездом, Иван Денисыч решил нас, как говорят в армии, “вздрочнуть напоследок” по-настоящему. Вывел в поле, где снег уже растаял местами, и обнажился жирный, парящий под апрельским солнцем чернозём, скомандовал: “Вспышка справа!” – и мы не поверили своим ушам! Как? Мы же все приехали “по гражданке”, в джинсах-брючках, кое-кто в модных курточках. Это что, реально падать в грязь ничком? Но хриплый матершинный рёв нашего подполковника развеял все сомнения. Он нас материл и ругал так, как никогда не ругал в школьном классе, хотя и там иногда доставалось.. Пришлось упасть, и не один раз. Минут через двадцать он скомандовал: “Отбой, воины, ёпт.. Выходи строиться на дорогу!”, и мы молча, счищая прилипшую грязь, пошлёпали в сторону казармы, куда скоро должен был подойти автобус, чтобы отвезти нас к мамам и папам, теплым постелям, ванным с чистой и горячей водой, вкусному борщу и мясным пельменям.. Через пару дней после возвращения настроение у всех поднялось. Мы с хохотом вспоминали приключения в Шилово, казались себе героями, и снисходительно смотрели на двух-трёх одноклассников, по медицинским справкам “откосившим” от военных сборов.
Вот так это всё и было, в лето от рождества Христова 1984-е.
Подписаться на новые рассказы в Telegram-канале “Фонарик путника”